Николай Задорнов - Первое открытие [К океану]
Ночью Невельской проснулся в палатке. Тихо разговаривали за ее полотнищем вахтенные. Море не плеснет. Тишина. Видимо, давление низкое, тучи.
— Иду я берегом, — говорил Иван Подобин, — мичман послал меня осмотреть кошку и лагуну за ней. Вдруг слышу, кто-то меня кличет: «Иван!» Я оглянулся — нет никого. Потом иду и все оглядываюсь. Вдруг вижу, из воды вылезло чудовище с усами, лев этот, что ль, сивуч ли. И внятно как рявкнет: «Иван!» По-русски! Право! Было тихо, скажи слово — у Сахалина слышно будет.
— И далеко она была? — спросил Конев.
— Кабельтов.
— Видишь. Они, значит, как попугаи.
— А вот крокодилы, — заговорил Алеха Степанов, — те молчат. Но твари, видно, хваткие. Зубастые. В Бразилии их — дивно! Говорят, есть в Питере, за деньги показывают.
— Надо сказать боцману, — продолжал Конев, — а то он все кричит: «Иван, Иван». А чудовища выучили. Еще капитана они передразнивать научились бы. А то он теперь, когда кричит — напрягается голосом, как каптэйн.
— Нет, это меня называл, — видимо думая про свое, сказал Подобин. — К добру ли?
— Что ты! Просто глупая рыба, говорит — не знает что.
— Нет, он так явственно позвал меня. И сразу скрылся. Я мог выстрелить, да мичман подумал бы — тревога. Что-то, значит, со мной будет.
— Рыба безобидная. Это не ворон. Кит плещется, такая сила в нем, а добрый. Слон тоже.
— Да-а… И такая земля, и столько моря, и все впусте лежит. Неужели Геннадий Иванович хочет, чтобы сюда по суше дошел народ?
— Внутре страны, если есть хорошая земля, то дойдет. Как же человек может жить на одной воде и на камне?!
— Земля, конечно, может быть.
…Утром Питкен увидел плывущее бревно и объяснил, что приходят суда, рубят лес, нагружают и уходят, оставляя палы, тайга горит, зверь уходит. А люди беззащитны. И что вот был тоже и у них там, на севере, большой корабль с пушками… Что в деревне на Сахалине есть гиляки, которые убили несколько китобоев, разграбили их вещи. Сначала разбили шлюпку.
Алеут Михайла, понимая Питкена, слушал его с тревогой в глазах. А потом, тоже не первый уже раз, сам рассказывал, как грабят и обижают население Командорских островов корабли, приходящие с моря… И то же самое на Алеутских. И тоже бьют китов, многих зря бьют, и мертвых китов море выбрасывает.
— Казалось бы, живут люди вольно и в свое удовольствие, — говорил Подобин, — а поди же!
«И мы не можем защитить ни Камчатки, ни побережий, ни островов, посылая по теории Нессельроде и Врангеля суда из Кронштадта. Гибнет население, богатства морей и стран…» — так думал капитан. Он не ждал ничего хорошего, никакого успокоения.
«Мы входим сюда, как в неизвестную страну, а ведь тут жили русские, и русские сражались за эту землю… — думал Невельской. — Эта страна была нашей и снова должна пробудиться».
Памятуя ночной разговор, он стал объяснять это матросам. Те гребли и слушали молча. Непонятно было — почему. Либо не верили, либо догадывались, что капитан все слышал.
Через неделю шлюпки подходили к транспорту.
Когда «Байкал» стал виден отчетливо, офицеры, наводя трубы, всматривались. Около судна кроме дежурной шлюпки, которая была ясно видна за кормой, стоял у трапа не то баркас, не то бот.
— Похоже, Геннадий Иванович, что к нам гости, — заметил Попов.
Невельской тоже пристально смотрел в трубу. Вельбот быстро пошел к судну. Вскоре Невельской разобрал, что стоит большая лодка гиляцкой постройки, и положил трубу на колени.
— Нет инструкции? — спросил он Петра Васильевича, поднявшись на палубу.
— Нет, Геннадий Иванович!
«Странно!» — подумал капитан.
Начались расспросы офицеров и матросов. Привезли множество выменянных вещей, оружие туземцев, шкуры. А какие записи в дневниках!
— Ну, что же будем дальше делать? — спросил вечером Казакевич.
— Уходить из лимана! Больше нам делать нечего! Сейчас же! Не теряя часа, надо начинать опись побережья Охотского моря, которую мы обязаны произвести.
«Байкал» поднял паруса и вышел каналами из лимана.
Среди моря всплыла и стала приближаться отмель острова Удд. На берегу чернела толпа гиляков.
— Ваши знакомые, мичман! — сказал Попов.
Капитан улыбнулся. Гейсмар — отличный офицер. Но с ним всегда что-нибудь случается. В Рио его дважды выбрасывал лошак из седла, когда ездили кататься в горы, хотя Гейсмар лучший ездок верхом из всех офицеров брига. А тут…
Гейсмар помахал рукой.
С берега что-то кричали ему.
Питкена отвезли на берег на вельботе. Он вышел с целым мешком подарков. Все это для Хивгук. Но и друзьям кое-что надо раздать. Для них капитан послал табак.
Утром шлюпка, шедшая с описью вдоль берега, открыла проход между высокой, как вал, песчаной косой и ближней оконечностью острова Удд.
Оказалось, что за косой залив, удобная якорная стоянка.
Невельской сам поехал осматривать залив, делал промеры и осмотрел берег.
— Бог нам помогает! — возвратившись на судно, сказал он Казакевичу. — Я рвал волосы на себе, что близ входа в лиман нет ни одной удобной якорной стоянки и времени нет на поиски. И вот тебе — неожиданно залив, закрыт косой от ветра, вход удобен, берег приглуб. Это счастье. Так и назовем его — заливом Счастья.
«Печальный все же вид у этого залива Счастья, — подумал Казакевич, выйдя из рубки. — Вдали пески и пески, а за ними, на материке, еловый лес. Верно, мхи, болота. Зима в году месяцев девять! Наоткрывали мы заливы Счастья да Шхеры Благополучия! Но дела еще много, надо описывать заново все побережье моря, исполнять, что велено… Снова будут описи на шлюпках, мели, штормы…»
* * *
По синему небу низко и быстро неслись белые кучевые облака. Океан, кое-где в белой пене, был синим, как небо, а облака белы, как паруса; казалось, что это не облака, а «Байкал» раскинул свои белые крылья и мчится по небу и по океану.
— Команда просит позволения спеть песни, — поднявшись к капитану, сказал Казакевич.
— Пусть повеселятся! — ответил капитан.
На палубе грянул хор. Ударили в бубен, в деревянные ложки. Подголосок хватил ввысь, плясуны застучали по палубе каблуками. Фомин прошелся под общий смех, шлепая себя по пяткам.
Невельской прохаживался по юту, «Должен обрадоваться Муравьев! — думал он. — Но как в Петербурге?.. Если я понесу наказание, дело рухнет. Начнутся проволочки, а этим временем иностранцы могут проникнуть в лиман и дальше, в устье реки».
Теперь следовало найти способы отстоять себя и в то же время доказать необходимость немедленного занятия Амура. Надо защищать этот край, людей и будущее наше.
Под эти песни и пляски он чувствовал, что все лучше, чем кажется, что условности ужасны, но что существует истина и духовная высота, которым нет преград…
В эту ночь спалось тяжело. Невельской во сне видел Крузенштерна.
«Вы предполагали, что пески большого острова и что весь Сахалин в протоках, река растекается во все стороны?» — спрашивал Невельской своего директора.
«Нет», — отвечал Крузенштерн.
«Откуда же появилось понятие: «Амур теряется в песках»?»
Крузенштерн отвечал сухо:
«Я исполнитель воли Петербурга и патриот острова Пасхи. Еще вы не все знаете. Мне было велено!»
«А теперь мы прошли с севера, извольте убедиться сами, господа! Наш путь с севера. Елизавета или Мария?»
«У меня Мария!» — отвечал Казакевич.
«А у меня Лизавета Васильевна! Чудо, что за дама! Тогда я напьюсь наконец за все обиды…»
Чилийки с черными распущенными волосами стали танцевать, и заиграла музыка — отчетливо слышалась музыка и постукивание кастаньет. Одна дама обнажает все время плечо и смеется, глядя на капитана, а он не смеет подойти к ней и танцевать, ему не позволено, у него нет инструкции… Чилийка так соблазнительна и не верит. Над ложами в театре горят голубые рожки, похожие на халцедоны в золотой оправе.
Глава пятьдесят пятая
ШТУРМАН ОРЛОВ
Путешествие Невельского имело важное значение… Путешествия Орлова, дальнейшие изыскания Невельского, экспедиция Римского-Корсакова и прочих довершили это открытие…
Лависс и Рамбо. История XIX века.
Паруса висели, как на просушке; изредка лишь набегал слабый, жидкий ветерок, хлопая о мачты полотнищами.
Море замерло. Трудно было сказать, далеки или близки голубые и синие мысы и возвышенности берега, видневшиеся сквозь осеннее марево. Уж много дней моряки не видели дымка. Судно шло пустынными водами. На берегах болота, скалы и хвойные леса; даже склоны и вершины скалистых сопок, как рассказывали офицеры, ездившие на опись и высаживавшиеся на берег, и то были сплошь заболочены.
Утром Невельской писал доклад князю Меншикову о результатах экспедиции к устью Амура. На стену каюты через открытый иллюминатор падало продолговатое солнечное пятно, молодой капитан, с пером в руке и с погасшей трубкой в другой, заканчивал свою работу, когда в каюту, постучав, вошел громадный мичман Грот и доложил, что в море заметны две черные точки.
